Я вижу, как мой папа, сияя от счастья, начинает щекотать своего внука и пытаться укусить его за бочок. Парнишка изворачивается из стороны в сторону.

– Деда, перестань, нет, еще, хватит, – путается в словах и желаниях малыш, заливаясь озорным смехом.

– Возьмешь его, а то он тоже начнет атаковать Гари, но, боюсь, с двумя он уже не справится? – спрашивает Лия и тут же передает мне в руки Леонарда. Я неумело беру его на руки, прижимаю к себе и делаю жадный вдох. Как я представляла себе, от моего племянника пахнет молоком и карамельными ирисками. – А у тебя хорошо получается для первого раза. Он даже не плачет.

– А ты где была? – спрашивает меня Леонардо, внимательно разглядывая. – Тебя принесло ветром?

– Что-то вроде того, – отвечаю я, не переставая любоваться его очаровательной мордашкой. В жизни они еще больше похожи на Винсента.

– Ах вот вы где! – раздается за спиной знакомый мужской голос, от звука которого у меня перехватывает дыхание.

– Здесь, не так ветрено, как на улице, идем к нам, – заполняет неловкую паузу Лия.

Неожиданная встреча с детьми и последующее знакомство с Лией настолько меня взволновали, что я даже не подумала о том, что раз они все здесь, то где-то там в глубине дома находится и он… мой брат. И вот теперь он стоит позади, и я чувствую на себе его пронзительный взгляд. Леонардо вырывается у меня из рук, вероятно, желая поскорее присоединиться к Дэни в его неравном бою с дедом, а потому, опустив его на пол, я медленно оборачиваюсь. Встреча с Винсентом неизбежна, но я не думала, что это будет так.

– Привет, – сквозь зубы говорит он, глядя мне в глаза. – Не знал, что ты тоже будешь.

Слова комом стоят в горле, а потому я просто смотрю на него, подмечая новые морщины на лбу, суровость во взгляде. Мы не виделись больше четырех лет, за которые он успел многое: возмужать, жениться, стать отцом… а я… я научилась носить короткую стрижку и замыкаться в себе.

– О, вы уже встретились! – радостно подмечает мама, выглядывая из-за спины Винсента, верно просчитав момент своего появления: дав нам достаточно времени, чтобы пережить первый шок, но при этом не настолько много, чтобы мы успели вспомнить старые обиды и вцепиться друг другу в глотки. – Курица на столе, пирог будет готов через десять минут. Так что воздухом подышите после, живо за стол!

***

Обед прошел в неловких беседах и долгих напряженных паузах, нарушаемых беспрерывным щебетанием мальчиков. Мороженое мама предложила поесть в гостиной, вероятно, полагая, что смена обстановки поможет нам наладить диалог, который оборвался больше четырех лет назад, однако и сейчас, сидя в кресле напротив Винсента и ковыряя ложкой свой шарик ванильного, я ощущаю, как ширится пропасть между нами.

– Давай выйдем, пройдемся по району? – неожиданно предлагает мне Винсент, убирая свою пустую креманку на стол.

Мама бросает в нашу сторону тревожный взгляд, но, вопреки сегодняшней чрезмерной болтливости, хранит молчание.

– Давай попробуем, – соглашаюсь я, вставая с кресла. Подзываю к себе мальчиков и, крепко обняв каждого, жадно вдыхаю их аромат, словно пытаясь навечно сохранить его в памяти. Кто знает, когда еще у меня получится вот так случайно встретиться с ними.

– Было приятно познакомиться, надеюсь, мы еще увидимся, – нарушает гнетущую тишину Лия, верно истолковав мои мысли.

– Спасибо. Была рада вас всех наконец увидеть, – отзываюсь я, после чего надеваю свое пальто и вслед за Винсентом выхожу за дверь.

Мы молча идем по дороге, шелестя сухой разноцветной листвой. Солнце клонится к закату, но воздух еще ласкает кожу своим теплом, и только резкие порывы холодного пронизывающего ветра напоминают о приближающейся зиме.

Больше четырех лет назад Винсент так же вытащил меня на улицу, но в тот день, мы едва успели повернуть за угол, как он начал на меня орать, искусно подбирая такие эпитеты, которые не только больно резали слух, но и камнем падали в душу.

«Эгоистка», «психопатка», «истеричка» – самое мягкое, что я тогда услышала в свой адрес, когда он обвинил меня в том, что своей затянувшейся депрессией и необузданной одержимостью найти ублюдка я порчу жизнь не только себе, но и родителям. Отчасти Винсент был, конечно, прав, я понимала это и тогда. Но было в его речи и то, что я не смогла принять и спустя годы: категоричность и резкость, лишившие меня возможности сказать хотя бы слово в свое оправдание. Он точно вынес мне приговор, без права последнего слова. Тогда мне казалось: он просто не выдержал и сорвался, я верила, что скоро он попросит прощение, и все будет как прежде, но вместо этого он заблокировал мой номер телефона и создал идиотский график посещений родительского дома. Он лишил нас возможности вести диалог, и теперь, столько лет спустя, глядя на него, я снова чувствую не только горечь обиды, но и растерянность. Я не знаю, как с ним говорить. Что нужно сказать, чтобы он вновь увидел во мне свою любимую сестренку, а не эгоистку и психопатку, отравляющую жизнь всем вокруг.

Мы огибаем жилой массив в тотальной тишине, и только когда Винсент сворачивает с главной дороги, я понимаю, что мы направляемся к школе Святого Патрика. В стенах этого одноэтажного здания из красного кирпича прошли наши с Винсентом школьные годы.

– Она сказала мне, что ты улетела с Джесс отдыхать, – нарушает тишину Винсент, когда мы устраиваемся на скамейке возле футбольного поля.

– Нет, – с облегчением выдыхаю я. Всю дорогу сюда я не знала, что сказать ему, как нарушить это молчание длиной в несколько лет. Но он сделал это за меня, как и всегда, взяв инициативу в свои руки. – Мы улетаем только в среду. Но мама часто в последнее время на свой лад интерпретирует полученную информацию.

– Полагаю, романтический ужин с Ником и твое желание начать все с чистого листа – тоже ее вариация событий?

– Что? – чуть ли не задыхаясь, спрашиваю я. – Это она так сказала?

– Не парься, это же мама, – ровным голосом говорит Винсент, глядя куда-то вдаль. – Я на прошлой неделе случайно встретил Альберта, помнишь такого? Он учился с тобой в параллельном классе.

– Тот, что носил брекеты и повсюду таскал за собой свою овчарку?

– Он самый, оказывается он отсюда и не уезжал, работает на автосервисе, тут на Атлантик-авеню. Все над ним смеялись, а он сейчас такой качок не хуже твоего Ника.

– Никакого моего Ника не существует.

– Так мама что, придумала про ужин?

– Отчего же, ужин был, ее стараниями, но только это ничего не меняет.

– Выходит, я для нее был запасным.

– В каком смысле?

– Ну раз с Ником у нее не получилось, решила хотя бы нас примирить.

– Винс… – я осекаюсь. Это сокращение звучит таким родным и таким чужим одновременно. Я называла его так в другой жизни, не уверена, что все еще имею право звать его так теперь. – Винсент, я правда ничего не знала. Я была уверена, что сегодня мой день, поэтому…

– Винсент? – передразнивает меня брат. – Ты уже сразу полным именем называй меня – Винсент Мариус Рид, как мама делает, когда собирается устроить взбучку.

Мы впервые улыбаемся друг другу с тех пор, как встретились сегодня. И только от этого в груди у меня разливается приятное тепло. Чувствую, как страх быть вновь непонятой и отвергнутой притупляется, уступая место робкой надежде, зарождающейся где-то глубоко внутри.

Обмениваемся короткими, ничего не значащими репликами, но разговор не клеится. Мы снова молчим, откинувшись на спинки кресел, каждый из нас смотрит на фасад школы, невольно вспоминая, сколько счастливых дней мы провели в ее стенах: завели первых друзей, встретили достойного противника, познали сладость влюбленности и горе расставания…

– Помнишь, как Лакки любил играть здесь с нами в футбол? – неожиданно спрашивает Винсент.

Лакки – это ретривер, которому на момент моего рождения было